Перемена – это небольшой перерыв между уроками. Она создана для того, чтобы ученики и учителя могли отдохнуть, пообедать восстановить силы и могли переключиться на другой предмет.
Все ученики очень любят перемены и иногда на особо скучных уроках считают минуты до начала перемены, чтоб отдохнуть и немного повеселиться. На перемене можно что-то обсудить со своими друзьями, проветрится.
В нашей школе обычно перемены длятся десять минут, но есть две длинные, одна длится пятнадцать минут, а другая двадцать минут. На переменах мы переходим из одного кабинета в другой, на другой урок, а потом идем отдыхать. Ранней осенью, когда еще тепло, или весной, когда уже тепло, можно проводить перемены на улице, наслаждаясь последними теплыми лучами солнца. Мы выходим на улицу, болтаем о том, о сем, дурачимся, в общем, делаем то, что на уроках нельзя. Зимой мы редко выходим в школьный двор, только когда выпадает много снега, мы играем в снежки и играем с одноклассниками в салки по снегу – это очень весело. На больших переменах мы идем в столовую обедать или в библиотеку за книгами. Некоторые делают домашнее задание, которые задали на следующий день, чтоб не терять время зря, а некоторые списывают домашнее задание на следующий урок, потому что дома не выполнили, бывает и такое. Во время перемены школа наполняется большим количеством звуков: грохотом, хохотом, криком, пением. Малыши куда-то мчатся, врезаясь в высоких старшеклассников, которые объясняют им, что нельзя бегать по школе. Хотя и сами иногда нарушают это правило, поэтому в нашей школе организованно дежурство учителей и учеников старших классов. Они стоят в коридорах на переменах и делают замечания нарушителям. Таким образом, учеников приучают к ответственности и дисциплине. Особо «отличившихся» учеников объявляют на линейке в конце рабочей недели, чтоб им было стыдно.
Звонок. Звонки-то у нас в школе особые – музыкальные. Не обычное, сверлящее мозг «дз-з-з-з-з-зинь-нь!», а разные популярные мелодии. Например, «От улыбки станет всем светлей». Само собой, в электронном кукольно-писклявом варианте. Кое-кто из третьеклассников начинает подпевать. Не без игривого веселья, конечно: звонок-то на перемену.
– У кого это там урок пения начался? – с будничной формальной строгостью осведомляюсь я.
– Это у Кирилла! У Кирилла! – оживляются ябедники.
Смущенный Кирилл глядит на меня с настороженной улыбкой. Рассердится Михал Михалыч или нет? Внезапно, с какой-то пугающей удалью, он вскакивает и кричит, выбрасывая к потолку сжатые кулачки:
– Перемена! Перемена! Перемена!
– Психованный! – неодобрительно бормочет умница-отличница Юля с первой парты.
– А ну сядь! – рявкаю я. Кирилл плюхается на место с глазами, в которых догорает восторг от собственного бесстрашия.
– Урок заканчивается, когда скажет учитель, – отчеканиваю я одну из пошлейших школьных формул. – Что за выходки? Или внезапно решил схватить двойку? Напоследок?..
Томительнейшая пауза. Притихший класс ожидает, чем разрешится эта полускандальная ситуация. А мне, по большому счету, все равно. Сам хочу поскорей на перемену: до смерти курить охота. Да и вообще нет вдохновения отчитывать симпатичного, в сущности, мальчишку со смышленой мордочкой. У Кирилла черные вихры, вечно всклокоченные, острый, вздернутый нос, черные глаза – бесхитростно-лукавые, откровенно плутовские… Но куда денешься? Ритуал нельзя нарушать – уважение ребят рухнет. Наверное.
– Вот еще один такой… Еще одна подобная… выходка, – говорю я, – и ты у меня опять запоешь… Но уже по-другому.
Доносится почтительное хихиканье тех, кто оценил мой угрюмый каламбур. Н-ну-с, остается сделать завершающий штрих – и в курилку.
– Все свободны, – вставая, произношу я. – И ты, Кирилл, тоже… пока…
– Пока! – радостно отзывается Кирилл и делает мне ручкой. Теперь уже засмеялся весь класс.
– Что значит – пока? – задохнулся я от ярости.
Вконец запутавшийся парень ошалело прижимает к животу ранец: он уже решил, что конфликт исчерпан, стал сгребать вещички, а тут – опять.
– Михал Михалыч сказал, что ты «свободен пока», – втолковывает ему добродушный Митрохин.
– А-а-а, – врубается Кирилл, – а я думал вы попрощались со мной…
– Прощаюсь. Но ненадолго, – пригрозил я напоследок.
В коридоре оживление. Две малышки несутся куда-то с рулонами бумаги в руках. На бегу они смешно выворачивают худенькие ножки. Известный хулиган Прокудин, пробегая мимо стенда с портретом Пушкина, подпрыгивает и с хищным рычанием пытается захватить в горсть ясный лик великого поэта. Осквернитель святыни тут же попадается. Пожилая, подсушенная многолетним стажем работы в школе Анастасия Викентьевна вцепилась ему в плечо.
– Эт-то что такое?! Эт-то что такое, я тебя спрашиваю?!.. Руки чешутся, да? Не можешь не нашкодить, да?
– Что случилось? – спрашивает рослая и унылая англичанка Ирина Анатольевна.
– Пушкин нам помешал, Ирина Анатольевна! – отзывается Анастасия Викентьевна, не ослабляя ястребиной хватки. – Пушкину только что по морде смазал…
– Проку-у-удин, – уныло пропела англичанка, – разве так можно?
Слава Богу, тут и без меня разберутся. Ныряю в учительскую, успевая подумать: «Эх, жалко Анастасии Викентьевне Дантес в руки не попался…».
Учительская. Магнитная доска с приказами и объявлениями. За столом проверяет диктанты молоденькая, источающая студенческий аромат Татьяна Александровна, Таня. Припав к белому айсбергу холодильника, спит глубоким сном полярника физрук Горохов. Проходя в подсобку, где разрешается курить, успеваю обменяться с Таней улыбками по адресу спящего физрука. Он немолод, дома не дает выспаться шестимесячный внук, да и сколько можно бодрствовать, в конце концов?
В подсобке пока никого. Плотнее прикрыть дверь – а то начнется: «Опять дымом тянет! Да что же у нас за курильщики такие!». Вынимаю портсигар, падаю в кресло. Затягиваюсь. Поплыл дым. Поплыли такие же бесформенные мысли. Взгляд механически уходит к окну, за которым нет ничего интересного. В раковину с тикающим звуком часов падают капли из крана…
– Ага, Михмих уже здесь!
Это вошла завуч по воспитательной работе Алла Владимировна. (Гос-споди! сколько же имен-отчеств приходится запоминать!) Она почти молода, энергична, решительна, носит гитлеровскую челку, курит, питает пристрастие к мини-юбкам. И вечно чего-то от меня хочет…
Завуч вошла не одна, за ней, как облако пара с мороза, вплыла тихая, дымчато-расплывчатая англичанка Ирина Анатольевна. Последняя молча опустилась на кушетку, закурила. Показалось – туман лег на болото. А Алла Владимировна села напротив меня, щелкнула зажигалкой, выдохнула вместе с дымом:
– Вы-то мне и нужны, Михмих.
Я, кажется, забыл представиться. Михал Михалыч, учитель рисования в начальной школе. Тридцать восемь лет. Прозвище – Михмих. Очень приятно.
Алла Владимировна выдерживает паузу. Смотрит в глаза, прикидывая, велики ли у нее сегодня шансы добиться от меня чего-нибудь.
– Скажите, вы готовы совершить подвиг?
Я насторожился. Опасливо прищурился.
– Нельзя ли поконкретнее, Алла Владимировна?
– Хотите конкретнее? – беглая затяжка, выдох по-дамски тонкой струйкой дыма. – Надо закрыть собой амбразуру. Нужен настоящий герой. Мы решили – вы наша последняя надежда. Готовы к подвигу?
– Алла Владимировна…
– Хорошо, я скажу прямо. Надеюсь, вы помните, что у нас школа имени… кого?
– Чехова, – говорю, – Антона Павловича.
– Так. Это вы помните. Уже хорошо. На юбилее школы будут разные мероприятия. Старшие классы репетируют спектакль по юмористическим чеховским рассказам. Средняя школа готовится к викторине «Сквозь волшебное пенсне»…
– Что-что? – изумился я.
– «Сквозь волшебное пенсне». Ну, это значит – «глазами Чехова». Взгляд на мир через призму чеховского творчества. То есть…
– Понял, понял. А почему пенсе – волшебное?
Завуч по воспитательной работе помрачнела.
– Н-ну потому… Я же сказала: взгляд Чехова на мир. Образ такой, понимаете? Чехов носил пенсне… Короче, не будем придираться к словам. Название утверждено, зафиксировано в документах. Директор поставил подпись. Это мы обсуждать не будем.
Я развожу руками, соглашаясь.
– Началка тоже должна что-то показать. Принять участие в юбилейных торжествах. Мы придумали программу вечера «Чехов и дети». Сценарий я вам потом дам. Там будет конкурс чтецов – кто лучше прочитает фрагменты из «Каштанки». Потом викторина «Вспоминаем Чехова» по рассказам «Ванька», «Детвора», «Мальчики». Кто-нибудь из ребят расскажет биографию Чехова…
– Извините, Алла Владимировна, но я пока не понимаю, какую амбразуру я должен закрыть.
– Объясняю. Нужен ведущий для чеховского вечера. Причем не просто объявляющий выступления, а попутно сообщающий что-то о жизни Антон Палыча, цитирующий его дневники, письма… в общем, нужен ведущий и одновременно исполнитель роли Чехова. Ведущий – Чехов, одним словом.
Помолчали. Она с тревожной ухмылкой. Я с кислой гримасой. Самый прикол, как говорят молодые, в том, что я внешне действительно смахиваю на Чехова: бородка, очки с цепочкой… Но, представив себе, как я выхожу на сцену и говорю: «Добрый вечер, я – Антон Павлович Чехов», я внутренне содрогаюсь.
– Ну вы же так похожи на Чехова! – с пронзительным учительским взвизгом восклицает завуч по воспитательной работе Алла Владимировна.
– Хорошо, что не на Маяковского, – проворчал я, – а то вы бы меня заставили застрелиться на очередном юбилейном вечере.
Англичанка, доселе молчавшая, прыснула в своем углу, поперхнулась дымом, закашлялась.
– Да ладно вам! – воскликнула завуч, ободренная моим, хоть и мрачноватым, но все же шутливым тоном. – Выдумали тоже – застрелиться! Не бойтесь, все нормально будет. Текст можете не учить, по бумажке прочитаете. И с ребятами у вас хороший контакт, – при вас они особо не расшумятся. Вы и одернуть можете наиболее опасных…
Англичанка Ирина Анатольевна вдруг завалилась на бок, затряслась в беззвучном хохоте.
– Ты чего, Ир? – удивилась Алла Владимировна.
– Я… я представила… – слова англичанки с трудом просачивались сквозь смех, из глаз каплями сока ползли слезы. – Я представила, как Михмих… ой, погодите…
– Ну все, завелась, – махнула рукой завуч. Англичанка была тиха, меланхолична, невозмутима, но если уж начинала иногда хохотать – унять ее не могло даже сообщение о том, что школа заминирована.
– Я… простите, Михал Михалыч, – борясь с удушьем, объясняла Ирина Анатольевна. – Я представила, как вы… в роли Чехова… кричите на вечере: «Прокудин, ты ищешь неприятностей?!».
Алла Владимировна фыркнула. Я же реагировал мудрой чеховской усмешкой. Потом сказал:
– Дайте хоть подумать пару дней.
– Время! Время поджимает, драгоценный наш Михмих! соглашайтесь. Миш, – она перешла на «ты» и даже как-то многообещающе выпятила бюст, – не подводи школу. Ты что думаешь, почему весь сыр-бор? На юбилей гостей позвали. Начальство приедет из администрации округа. Ответственнейшее мероприятие! Надо показать товар лицом. А наш товар – русская культура в лице Чехова. Покажем русскую культуру… лицом… Чехова…
Запуталась, бедная. На щеках проступил малиновый крап. Я вздыхаю. Я уже был и Лешим в новогоднем спектакле, и конферансье, и экскурсоводом по школе… Пес с ними, изображу и Чехова!
– Ну как, совершите подвиг?
– В человеке, – грустно ответил я, – все должно быть прекрасно…
– Йййесссс! – восторженно прошипела завуч, сделав рукой жест, точно резко потянула за веревку паровозного гудка. Затем сжала мне твердыми ладонями виски и сочно поцеловала в лоб.
– Ой! – вскрикнула англичанка, прекратив, наконец, беззвучные судороги смеха.
Загасил окурок. Глянул на часы. Еще семь минут до звонка на урок. Какой у меня сейчас класс? Ах, да, 4-й «А». Эх-хо-хо-о-о…
Завуч с англичанкой уже обсуждают, от чего у кошек бывает понос.
– Ир, у моей, ты не поверишь, – каждые выходные! Может, потому, что муж целый день дома…
– Ал, а моя – на нервной почве. Вот если по телевизору показывают криминальные новости…
Выхожу из подсобки, набрасываю на плечо лямку моей сумки. Горькое ощущение отчего-то. Не хочется вникать, тем более скоро начнется урок. Настроиться надо.
В учительской новая мизансцена: физрук уже не спит, заполняет журнал со скорбным выражением лица. Тани нет. На столе распахнутая тетрадь с недопроверенным диктантом. Рядом – авторучка и надкусанная шоколадная конфета. На диване шепчутся о чем-то две учительницы. Временами одна из них стукает другую ладонью по колену и говорит: «Опять ты за свое!». И вновь они срастаются головами и шелестят, шелестят…
Изящная, как скрипичный ключ, учительница музыки говорит с кем-то по мобильнику, стоя лицом к окну.
– Адажио … Ты не понял, не «продажа», а «а-да-жи-о»…
Выхожу в коридор. Иду к 4-му «А». Слева и справа меня обтекает поток детей. Кто-то хватает меня за полу пиджака.
– Здравствуйте!
Сияющее ясноглазое мальчишеское лицо смотрит на меня снизу вверх, расплывается в улыбке.
– Здравствуй, Костя.
Убедившись, что я помню его имя, Костя блаженно закатывает глаза и уплывает куда-то с вереницей семенящих одноклассников.
Мельтешение детских головок. Приветственный кивок от школьного психолога Марианны, женщины закрытой, задумчивой, в темном свитере с воротником до нижней губы. Какой-то перезвон в голове и мысли о том, как я выйду на сцену в роли Чехова…
4-й «А». Половина ребят возится в коридоре, половина околачивается в классе. Кто-то здоровается со мной, кто-то нет. Сажусь за стол, вытаскиваю свои альбомы и тетради. Сегодня продолжаем иллюстрирование «Острова сокровищ». Я помню, на чем мы остановились. Знаю, что будем рисовать сегодня. Однако раскрываю свой «серьезный» учительский блокнот и притворяюсь, что обдумываю нечто важное, связанное с уроком. Зачем притворяюсь? Все просто. Кажется глупым сидеть без дела и таращить глаза на учеников. Они должны понимать, какой я занятой, вдумчивый и значительный человек. Не хочу, чтобы они видели меня праздно глазеющим по сторонам. Все просто.
Пара разудалых приятелей Вовка и Русик, обнявшись, приближаются ко мне.
– А чего сегодня рисовать будем?
– Начнется урок – узнаете, – говорю я с традиционной порцией учительского льда в голосе.
– Пиратов опять будем рисовать? – продолжает интересоваться бесхитростный белобрысый Русик.
Он, как и я, тоже лицедействует, притворяется. На самом деле он отлично знает, кого будем рисовать. Ему просто приятно хоть немного поболтать со мной приватно перед уроком. Естественное желание сократить дистанцию с учителем. Тоска по живому, без соблюдения субординации, человеческому общению.
– Тебе же сказал Михал Михалыч: начнется урок – узнаешь, – говорит Вовка и, стиснув другу шею, начинает пригибать его к полу.
Это не баловство. Это попытка скрыть смущение. Уж больно волнующе стоять рядом со мной, таким большим, интригующе бородатым, пахнущим табаком дядькой.
И вот Русик уже на полу, и красный от избытка противоречивых чувств Вовка садится на него сверху, и оба по-щенячьи дрыгают ногами.
– А мы уж-же гот-товы, – пыхтят Вовка и Русик, выламывая друг другу руки.
– Я вижу, что вы готовы. Готовы по двойке за поведение получить…. А ну встаньте!!
Вскакивают и выбегают из класса, чтобы продолжить борьбу подальше от меня. Чехов, Чехов… Козел вы, Михал Михалыч, а не Чехов! Не нашлось ни одного теплого, дружеского слова для двух приятелей, которые так к вам душевно расположены! «В человеке все должно быть прекрасно»… Тьфу!
Раздраженный взгляд на часы. До звонка три минуты. Из-за стены доносятся отдельные выкрики. Они выпархивают из обычного изматывающего душу шума, без которого невозможно представить себе перемену.
– Клинко-о-ов! Я тебя догоню-у-у-у!
– Галина Анатольевна! Можно в туалет?
– Нель-зя! Тебе нельзя. Именно Тебе нель-зя!
– 3-й «Б»! Строимся около класса!
– Это кто там у меня опять в туалете свинячит?!
– А мальчишки плюются! А мальчишки плюются!
– Еще раз пихнешь – я на тебя в суд подам!
К моему столу подлетает Настя Бочкова. Обдает меня острейшим запахом шоколада и мандаринов.
– Михал Михалыч, вам нравятся блондинки?
И, не дождавшись ответа, тычет мне под нос идиотически осклабившуюся куклу Барби с торчащими дыбом желтыми волосами.
– Мне не важен цвет волос, – осторожно отвечаю я. – Понимаешь, есть человеческие качества…
– Ага! – перебивает сидящая за партой черненькая Лика Журавлева. – Проспорила? Я же говорила, он любит брюнеток.
– Не ври! – вспыхивает Настя Бочкова, яростно взмахивая тугими русыми косами.
– Ну вот что, – произношу я, медленно поднимаясь с места, – сейчас одна блондинка и одна брюнетка встанут в угол и будут стоять там, пока не поседеют!
Девчонки переглядываются, пробуют улыбаться, прикидывая, шучу я или нет.
Звонок! Наконец-то звонок на урок! Толпа звенящих смехом детей вваливается в класс под мелодию «Не слышны в саду даже шорохи»…
Январь 2009 года
М.НИКОЛАЕВ,
г. Москва
Интересные рассказы Виктора Голявкина для младших школьников. Рассказы для чтения в начальной школе. Внеклассное чтение в 1-4 классах.
Виктор Голявкин. ТЕТРАДКИ ПОД ДОЖДЁМ
На перемене Марик мне говорит:
— Давай убежим с урока. Смотри, как на улице хорошо!
— А вдруг тётя Даша задержит с портфелями?
— Нужно портфели в окно побросать.
Глянули мы в окно: возле самой стены сухо, а чуть подальше — огромная лужа. Не кидать же портфели в лужу! Мы сняли ремни с брюк, связали их вместе и осторожно спустили на них портфели. В это время звонок зазвенел. Учитель вошёл. Пришлось сесть на место. Урок начался. Дождь за окном полил. Марик записку мне пишет:
Пропали наши тетрадки
Я ему отвечаю:
Пропали наши тетрадки
Он мне пишет:
Что делать будем?
Я ему отвечаю:
Что делать будем?
Вдруг вызывают меня к доске.
— Не могу, — говорю, — я к доске идти.
«Как же, — думаю, — без ремня идти?»
— Иди, иди, я тебе помогу, — говорит учитель.
— Не надо мне помогать.
— Ты не заболел ли случайно?
— Заболел, — говорю.
— Ас домашним заданием как?
— Хорошо с домашним заданием.
Учитель подходит ко мне.
— А ну, покажи тетрадку.
— Что с тобой происходит?
— Придётся тебе поставить двойку.
Он открывает журнал и ставит мне двойку, а я думаю о своей тетрадке, которая мокнет сейчас под дождём.
Поставил учитель мне двойку и спокойно так говорит:
— Какой-то сегодня ты странный...
Виктор Голявкин. НЕ ВЕЗЁТ
Однажды прихожу я домой из школы. В этот день я как раз двойку получил. Хожу по комнате и пою. Пою и пою, чтоб никто не подумал, что я двойку получил. А то будут спрашивать ещё: «Почему ты мрачный, почему ты задумчивый? »
Отец говорит:
— Что это он так поёт?
А мама говорит:
— У него, наверное, весёлое настроение, вот он и поёт.
Отец говорит:
— Наверное, пятёрку получил, вот и весело человеку. Всегда весело, когда какое-нибудь хорошее дело сделаешь.
Я как это услышал, ещё громче запел.
Тогда отец говорит:
— Ну ладно, Вовка, порадуй отца, покажи дневник.
Тут я сразу петь перестал.
— Зачем? — спрашиваю.
— Я вижу, — говорит отец, — тебе очень хочется дневник показать.
Берёт у меня дневник, видит там двойку и говорит:
— Удивительно, получил двойку и поёт! Что он, с ума сошёл? Ну-ка, Вова, иди сюда! У тебя, случайно, нет температуры?
— Нет у меня, — говорю, — никакой температуры...
Отец развёл руками и говорит:
— Тогда нужно тебя наказать за это пение...
Вот как мне не везёт!
Виктор Голявкин. ВОТ ЧТО ИНТЕРЕСНО
Когда Гога начал ходить в первый класс, он знал только две буквы: О — кружочек и Т — молоточек. И всё. Других букв не знал. И читать не умел.
Бабушка пыталась его учить, но он сейчас же придумывал уловку:
— Сейчас, сейчас, бабуся, я тебе вымою посуду.
И он тут же бежал на кухню мыть посуду. И старенькая бабушка забывала про учёбу и даже покупала ему подарки за помощь в хозяйстве. А Гогины родители были в длительной командировке и надеялись на бабушку. И конечно, не знали, что их сын до сих пор читать не научился. Зато Гога часто мыл пол и посуду, ходил за хлебом, и бабушка всячески хвалила его в письмах родителям. И читала ему вслух. А Гога, устроившись поудобней на диване, слушал с закрытыми глазами. «А зачем мне учиться читать, — рассуждал он, — если бабушка мне вслух читает». Он и не старался.
И в классе он увиливал как мог.
Учительница ему говорит:
— Прочти-ка вот здесь.
Он делал вид, что читает, а сам рассказывал по памяти, что ему бабушка читала. Учительница его останавливала. Под смех класса он говорил:
— Хотите, я лучше закрою форточку, чтобы не дуло.
— У меня так кружится голова, что я сейчас, наверное, упаду...
Он так искусно притворялся, что однажды учительница его к врачу послала. Врач спросил:
— Как здоровье?
— Плохо, — сказал Гога.
— Что болит?
— Ну, тогда иди в класс.
— Почему?
— Потому что у тебя ничего не болит.
— А вы откуда знаете?
— А ты откуда знаешь? — засмеялся врач. И он слегка подтолкнул Гогу к выходу. Больным Гога больше никогда не притворялся, но увиливать продолжал.
И старания одноклассников ни к чему не привели. Сначала к нему Машу-отличницу прикрепили.
— Давай будем серьёзно учиться, — сказала ему Маша.
— Когда? — спросил Гога.
— Да хоть сейчас.
— Сейчас я приду, — сказал Гога.
И он ушёл и не вернулся.
Потом к нему Гришу-отличника прикрепили. Они остались в классе. Но как только Гриша открыл букварь, Гога полез под парту.
— Ты куда? — спросил Гриша.
— Иди сюда, — позвал Гога.
— А здесь нам никто мешать не будет.
— Да ну тебя! — Гриша, конечно, обиделся и сейчас же ушёл.
Больше к нему никого не прикрепляли.
Время шло. Он увиливал.
Приехали Гогины родители и обнаружили, что их сын не может прочесть ни строчки. Отец схватился за голову, а мать за книжку, которую она привезла своему ребёнку.
— Теперь я каждый вечер, — сказала она, — буду читать вслух эту замечательную книжку своему сыночку.
Бабушка сказала:
— Да, да, я тоже каждый вечер читала вслух Гогочке интересные книжки.
Но отец сказал:
— Очень даже напрасно вы это делали. Наш Гогочка разленился до такой степени, что не может прочесть ни строчки. Прошу всех удалиться на совещание.
И папа вместе с бабушкой и мамой удалились на совещание. А Гога сначала заволновался по поводу совещания, а потом успокоился, когда мама стала ему читать из новой книжки. И даже заболтал ногами от удовольствия и чуть не сплюнул на ковёр.
Но он не знал, что это было за совещание! Что там постановили!
Итак, мама прочла ему полторы страницы после совещания. А он, болтая ногами, наивно воображал, что так и будет дальше продолжаться. Но когда мама остановилась на самом интересном месте, он опять заволновался.
А когда она протянула ему книгу, он ещё больше заволновался.
Он сразу предложил:
— Давай я тебе, мамочка, вымою посуду.
И он побежал мыть посуду.
Он побежал к отцу.
Отец строго сказал, чтобы он никогда больше не обращался к нему с такими просьбами.
Он сунул книгу бабушке, но она зевнула и выронила её из рук. Он поднял с пола книгу и опять отдал бабушке. Но она опять выронила её из рук. Нет, раньше она никогда так быстро не засыпала в своём кресле! «Действительно ли, — думал Гога, — она спит или ей на совещании поручили притворяться? » Гога дёргал её, тормошил, но бабушка и не думала просыпаться.
В отчаянии он сел на пол и стал рассматривать картинки. Но по картинкам трудно было понять, что там дальше происходит.
Он принёс книгу в класс. Но одноклассники отказывались ему читать. Даже мало того: Маша тут же ушла, а Гриша вызывающе полез под парту.
Гога пристал к старшекласснику, но тот щёлкнул его по носу и засмеялся.
Вот что значит домашнее совещание!
Вот что значит общественность!
Он вскорости прочёл всю книгу и много других книг, но по привычке никогда не забывал сходить за хлебом, вымыть пол или посуду.
Вот что интересно!
Виктор Голявкин. В ШКАФУ
Перед уроком я в шкаф залез. Я хотел мяукнуть из шкафа. Подумают, кошка, а это я.
Сидел в шкафу, ждал начала урока и не заметил сам, как уснул.
Просыпаюсь — в классе тихо. Смотрю в щёлочку — никого нет. Толкнул дверь, а она закрыта. Значит, я весь урок проспал. Все домой ушли, и меня в шкафу заперли.
Душно в шкафу и темно, как ночью. Мне стало страшно, я стал кричать:
— Э-э-э! Я в шкафу! Помогите!
Прислушался — тишина кругом.
— О! Товарищи! Я в шкафу сижу!
Слышу чьи-то шаги. Идёт кто-то.
— Кто здесь горланит?
Я сразу узнал тётю Нюшу, уборщицу.
Я обрадовался, кричу:
— Тётя Нюша, я здесь!
— Где ты, родименький?
— В шкафу я! В шкафу!
— Как же ты, милый, туда забрался?
— Я в шкафу, бабуся!
— Так уж слышу, что ты в шкафу. Так чего ты хочешь?
— Меня заперли в шкаф. Ой, бабуся!
Ушла тётя Нюша. Опять тишина. Наверное, за ключом ушла.
Пал Палыч постучал в шкаф пальцем.
— Там нет никого, — сказал Пал Палыч.
— Как же нет. Есть, — сказала тётя Нюша.
— Ну где же он? — сказал Пал Палыч и постучал ещё раз по шкафу.
Я испугался, что все уйдут, я останусь в шкафу, и изо всех сил крикнул:
— Я здесь!
— Кто ты? — спросил Пал Палыч.
— Я... Цыпкин...
— Зачем ты туда забрался, Цыпкин?
— Меня заперли... Я не забрался...
— Гм... Его заперли! А он не забрался! Видали? Какие волшебники в нашей школе! Они не забираются в шкаф, в то время как их запирают в шкафу. Чудес не бывает, слышишь, Цыпкин?
— Слышу...
— Ты давно там сидишь? — спросил Пал Палыч.
— Не знаю...
— Найдите ключ, — сказал Пал Палыч. — Быстро.
Тётя Нюша пошла за ключом, а Пал Палыч остался. Он сел рядом на стул и стал ждать. Я видел сквозь
щёлку его лицо. Он был очень сердитый. Он закурил и сказал:
— Ну! Вот до чего доводит шалость. Ты мне честно скажи: почему ты в шкафу?
Мне очень хотелось исчезнуть из шкафа. Откроют шкаф, а меня там нет. Как будто бы я там и не был. Меня спросят: «Ты был в шкафу?» Я скажу: «Не был». Мне скажут: «А кто там был?» Я скажу: «Не знаю».
Но ведь так только в сказках бывает! Наверняка завтра маму вызовут... Ваш сын, скажут, в шкаф залез, все уроки там спал, и всё такое... как будто мне тут удобно спать! Ноги ломит, спина болит. Одно мученье! Что было мне отвечать?
Я молчал.
— Ты живой там? — спросил Пал Палыч.
— Живой...
— Ну сиди, скоро откроют...
— Я сижу...
— Так... — сказал Пал Палыч. — Так ты ответишь мне, почему ты залез в этот шкаф?
— Кто? Цыпкин? В шкафу? Почему?
Мне опять захотелось исчезнуть.
Директор спросил:
— Цыпкин, ты?
Я тяжело вздохнул. Я просто уже не мог отвечать.
Тётя Нюша сказала:
— Ключ унёс староста класса.
— Взломайте дверь, — сказал директор.
Я почувствовал, как ломают дверь, — шкаф затрясся, я стукнулся больно лбом. Я боялся, что шкаф упадёт, и заплакал. Руками упёрся в стенки шкафа, и, когда дверь поддалась и открылась, я продолжал точно так же стоять.
— Ну, выходи, — сказал директор. — И объясни нам, что это значит.
Я не двинулся с места. Мне было страшно.
— Почему он стоит? — спросил директор.
Меня вытащили из шкафа.
Я всё время молчал.
Я не знал, что сказать.
Я хотел ведь только мяукнуть. Но как я сказал бы об этом...
М ы с Мишкой так заигрались в хоккей, что совсем забыли, на каком мы находимся свете, и когда спросили одного проходящего мимо дяденьку, который час, он нам сказал:
- Ровно два.
Мы с Мишкой прямо за голову схватились. Два часа! Каких-нибудь пять минут поиграли, а уже два часа! Ведь это же ужас! Мы же в школу опоздали! Я подхватил портфель и закричал:
- Бегом давай, Мишка!
И мы полетели как молнии. Но очень скоро устали и пошли шагом.
Мишка сказал:
- Не торопись, теперь уже все равно опоздали. Я говорю:
- Ох, влетит… Родителей вызовут! Ведь без уважительной же причины.
Мишка говорит:
- Надо ее придумать. А то на совет отряда вызовут. Давай выдумаем поскорее!
Я говорю:
- Давай скажем, что у нас заболели зубы и что мы ходили их вырывать.
Но Мишка только фыркнул:
- У обоих сразу заболели, да? Хором заболели!.. Нет, так не бывает. И потом: если мы их рвали, то где же дырки? Я говорю:
- Что же делать? Прямо не знаю… Ой, вызовут на совет, родителей пригласят!.. Слушай, знаешь что? Надо придумать что-нибудь интересное и храброе, чтобы нас еще и похвалили за опоздание, понял?
Мишка говорит:
- Это как?
- Ну, например, выдумаем, что где-нибудь был пожар, мы как будто ребенка из этого пожара вытащили, понял? Мишка обрадовался:
- Ага, понял! Можно про пожар выдумать, а то еще лучше сказать, как будто лед на пруду проломился, и ребенок этот - бух!.. В воду упал! А мы его вытащили… Тоже красиво!
- Ну да, - говорю я, - правильно! Но пожар все-таки лучше!
- Ну нет, - говорит Мишка, - именно что лопнувший пруд интереснее!
И мы с ним еще немножко поспорили, что интересней и храбрей, и не доспорили, а уже пришли к школе.
А в раздевалке наша гардеробщица тетя Паша вдруг говорит :
- Ты где это так оборвался, Мишка? У тебя весь воротник без пуговиц. Нельзя таким чучелом в класс являться. Все равно уж ты опоздал, давай хоть пуговицыто пришью! Вон у меня их целая коробка. А ты, Дениска, иди в класс, нечего тебе тут торчать!
Я сказал Мишке:
- Ты поскорее тут шевелись, а то мне одному, что ли, отдуваться?
Но тетя Паша шуганула меня:
- Иди, иди, а он за тобой! Марш!
И вот я тихонько приоткрыл дверь нашего класса, просунул голову, и вижу весь класс, и слышу, как Раиса Ивановна диктует по книжке:
- «Птенцы пищат…»
У доски стоит Валерка и выписывает корявыми буквами: «Птенцы пестчат «
Я не выдержал и рассмеялся, Раиса Ивановна подняла глаза и увидела меня. Я сразу сказал:
- Можно войти, Раиса Ива-новна?
- Ах, это ты, Дениска, - сказала Раиса Ивановна. - Что ж, входи! Интересно, где это ты пропадал?
Я вошел в класс и остановился у шкафа. Раиса Ивановна вгляделась в меня и прямо ахнула:
- Что у тебя за вид? Где это ты так извалялся? А? Отвечай толком!
А я еще ничего не придумал и не могу толком отвечать, а так, говорю что попало, все подряд, только чтобы время протянуть:
- Я, Раиса Иванна, не один… Вдвоем мы, вместе с Мишкой… Вот оно как. Ого!.. Ну и дела. Так и так! И так далее.
А Раиса Ивановна:
- Что, что? Ты успокойся, говори помедленней, а то непонятно! Что случилось? Где вы были? Да говори же!
А я совсем не знаю, что говорить. А надо говорить. А что будешь говорить, когда нечего говорить?
Вот я и говорю:
- Мы с Мишкой. Да. Вот… Шли себе и шли. Никого не трогали. Мы в школу шли, чтоб не опоздать. И вдруг такое! Такое дело, Раиса Ивановна, прямо ох-хо-хо! Ух ты! Ай-яй-яй.
Тут все в классе рассмеялись и загалдели. Особенно громко - Валерка. Потому что он уже давно предчувствовал двойку за своих «птенцов». А тут урок остановился, и можно смотреть на меня и хохотать. Он прямо покатывался. Но Раиса Ивановна быстро прекратила этот базар.
- Тише, - сказала она, - дайте разобраться! Кораблев! Отвечай, где вы были? Где Миша?А у меня в голове уже началось какое-то завихрение от всех этих приключений, и я ни с того ни с сего брякнул:
- Там пожар был!
И сразу все утихли. А Раиса Ивановна побледнела и говорит:
- Где пожар?
А я:
- Возле нас. Во дворе. Во флигеле. Дым валит - прямо клубами. А мы идем с Мишкой мимо этого… как его… мимо черного хода! А дверь этого хода кто-то доской снаружи припер. Вот. А мы идем! А оттуда, значит, дым! И кто-то пищит. Задыхается. Ну, мы доску отняли, а там маленькая девочка. Плачет. Задыхается. Ну, мы ее за руки, за ноги - спасли. А тут ее мама прибегает, говорит: «Как ваша фамилия, мальчики? Я про вас в газету благодарность напишу». А мы с Мишкой говорим: «Что вы, какая может быть благодарность за эту пустяковую девчонку! Не стоит благодарности. Мы скромные ребята». Вот. И мы ушли с Мишкой. Можно сесть, Раиса Ивановна?
Она встала из-за стола и подошла ко мне. Глаза у нее были серь езные и счастливые. Она сказала:
- Как это хорошо! Очень, очень рада, что вы с Мишей такие молодцы! Иди садись. Сядь. Посиди…
И я видел, что она прямо хочет меня погладить или даже поцеловать. И мне от всего этого не очень-то весело стало. И я пошел потихоньку на свое место, и весь класс смотрел на меня, как будто я и вправду сотворил что-то особенное. И на душе у меня скребли кошки. Но в это время дверь распахнулась, и на пороге показался Мишка. Все повернулись и стали смотреть на него. А Раиса Ивановна обрадовалась.
- Входи, - сказала она, - входи, Мишук, садись. Сядь. Посиди. Успокойся. Ты ведь, конечно, тоже переволновался.
- Еще как! - говорит Мишка. - Боялся, что вы заругаетесь.
- Ну, раз у тебя уважительная причина, - говорит Раиса Ивановна, - ты мог не волноваться. Все-таки вы с Дениской человека спасли. Не каждый день такое бывает.
Мишка даже рот разинул. Он, видно, совершенно забыл, о чем мы с ним говорили.
- Ч-ч-человека? - говорит Мишка и даже заикается. - С…с…спасли? А кк…кк…кто спас?
Тут я понял, что Мишка сейчас все испортит. И я решил ему помочь, чтобы натолкнуть его и чтобы он вспомнил, так ласковенько ему улыбнулся и говорю:
- Ничего не поделаешь, Мишка, брось притворяться…
Перемена в школе
Перемена – это небольшой перерыв между уроками. Она создана для того, чтобы ученики и учителя могли отдохнуть, пообедать восстановить силы и могли переключиться на другой предмет.
Все ученики очень любят перемены и иногда на особо скучных уроках считают минуты до начала перемены, чтоб отдохнуть и немного повеселиться. На перемене можно что-то обсудить со своими друзьями, проветрится.
В нашей школе обычно перемены длятся десять минут, но есть две длинные, одна длится пятнадцать минут, а другая двадцать минут.
На переменах мы переходим из одного кабинета в другой, на другой урок, а потом идем отдыхать. Ранней осенью, когда еще тепло, или весной, когда уже тепло, можно проводить перемены на улице, наслаждаясь последними теплыми лучами солнца. Мы выходим на улицу, болтаем о том, о сем, дурачимся, в общем, делаем то, что на уроках нельзя. Зимой мы редко выходим в школьный двор, только когда выпадает много снега, мы играем в снежки и играем с одноклассниками в салки по снегу – это очень весело. На больших переменах мы идем в столовую обедать или в библиотеку за книгами. Некоторые делают домашнее задание, которые задали на следующий день, чтоб не терять время зря, а некоторые списывают домашнее задание на следующий урок, потому что дома не выполнили, бывает и такое. Во время перемены школа наполняется большим количеством звуков: грохотом, хохотом, криком, пением. Малыши куда-то мчатся, врезаясь в высоких старшеклассников, которые объясняют им, что нельзя бегать по школе. Хотя и сами иногда нарушают это правило, поэтому в нашей школе организованно дежурство учителей и учеников старших классов. Они стоят в коридорах на переменах и делают замечания нарушителям. Таким образом, учеников приучают к ответственности и дисциплине. Особо “отличившихся” учеников объявляют на линейке в конце рабочей недели, чтоб им было стыдно.
Мне больше нравится длинные перемены, потому что можно дольше отдыхать и общаться с друзьями из других классов.
Другие работы по этой теме:
- Мой день в школе Меня зовут Лена. Мне 15 лет, я учусь в 10 классе. Каждый день в школе не похож на другой, бывают интересные...
- Какой должна быть школьная перемена и почему? Я думаю, школьная перемена должна быть для всех разной. Один хочет тихо посидеть в кресле и расслабиться, послушать...
- Перемена – это время отдыха ученика между уроками. На уроке мы сидим сорок пять минут на одном месте. Это очень трудно, потому что хочется побегать...
- Я думаю, школьная перемена должна быть для всех разной. Один хочет тихо посидеть в кресле и расслабиться, послушать нежную музыку, сопровождаемую шелестом волн и криком...
- Дисциплина в школе Одним из наиболее важных аспектов обучения в любом школьном учреждении является дисциплина и ее соблюдение. А что же значит соблюдать дисциплину? Слово...
- Когда моя бабушка училась в школе Моя бабушка родилась в далёком 1938 году, а в школу пошла сразу после окончания Великой Отечественной войны. Жила она...
- День в школе Мой обычный учебный день начинается с моего прихода в школу. Раньше мы жили далековато, и я добирался до школы на автобусе, поэтому...